Балашиха стучит в моё сердце

И захотелось мне понаблюдать за выборами в Балашихе.
У нас, в Орле, тоже ведь скоро выборы в Горсовет. В сентябре — в единый день.

Вперед, в прошлое!

Так вот — приехали мы (группа наблюдателей от «Голоса») в Балашиху поздно вечером.
Пошли по городу искать место, где можно поужинать. Пока шли, поражались, насколько двухэтажные домишки — полуразрушенные — напоминают те, которые показывают в фильмах про 50-ые годы. Тротуара под ногами не было, просто утоптанная ухабами дорожка. Прошли двухэтажки — рядом строятся многоэтажки и тротуар выстлан плиткой, по которой идти гораздо удобнее. Почти все заведения питания находились в этом районе Балашихи на одном пятачке.
«Вперед, в прощлое!» — такое стойкое ощущение складыватся от этого места.

Наутро оно только усилилось. Убогие фавеллы чередовались со строящимися многоэтажками. Мой сосед сказал — здесь жить нельзя — только ночевать и опять ехать на работу в Москву — как многие и делают. Весенних первоцветов не заметили — и вообще — как-то грязновато, серовато, бомжевато.

На первом же избирательном участке меня тормознул охранник-чоповец. К нему подошел некто в штатском.
— Вы куда?
— В избирательный участок.
— А зачем?
— Наблюдать за процессом. Я корреспондент.
— А удостоверение у вас есть?
— Конечно.
— А аккредитация, редакционное задание?
Этого не требует избирательный закон и закон о СМИ – эти требования излишни.

Некто в штатском пошёл за председателем УИК №45.
Пришла председатель. Задала те же самые вопросы. Ответила те же самые ответы. Резюме — мне нельзя присутствовать на избирательном участке. И ушла.

Я звоню своему главному редактору, благо он – в соседней школе.
Проходим с ним на УИК и застаем-таки процедуру подготовки к открытию, демонстрацию переносных ящиков для голосования на дому. Кроме того, было продемонстрировано две непрозрачных пластиковых ёмкости — и объяснено, что они будут использоваться только в случае, если оба переносных ящика будут заполнены битком. Эти неустановленные ёмкости были не опечатаны. Готовятся! — подумала я.

После открытия участка опять началась бодяга — я вас регистрировать не буду, потому что… Когда председатель узнала, что я из Орла — её изумлению не было предела!
Как из Орла? А зачем же вы к нам приехали?
Признаться, я была шокирована этим вопросом. Если я из другого региона одной страны — значит мне не интересно, что происходит в этом? Чисто средневековая логика. Ответила — что нам тоже интересны эти выборы, потому что скоро и у нас в Орле будут такие же.

— Нет, все же я вас не допущу. У нас есть установка ТИКа — не допускать журналистов без аккредитации и редакционного задания. И ещё — у нас есть письмо за подписью Вильданова с разъяснениями.

Я ей ответила, что есть два федеральных закона, которые они нарушают, а не какие-то там указивки. Она показала мне письмо, и прадв — за подписью Вимбильданова. Я просила снять копию — не дала.

Проверив у всех наблюдателей паспорта, председательша Нилова бодренько так спросила — А где у нас телевидение? Кто-то сходил за парой — женщина с микрофоном и мужчина с камерой. Из разговора оказалось, что это специально обученные журналисты, созданные Избиркомом для выборов. Их аккредитовали, выдали все бумажки. И вот эта специально обученная журналистка стала мне показывать аккредитационную карточку (с символикой «ЕР», как водится) и объяснять мне, какие документы должны быть у журналиста на избирательном участке. Даже с какой-то долей раздражения. Типа – чего ж тут непонятного?

Для справки – аккредитация на этих милых выборах была открыта ровно 1 минуту! Восхитительно, не правда ли?

И сама идея шикарная — ты создаешь СМИ, которое тебя же контролирует на выборах, и пишет, как все было круто! И никакого геморроя! Вот поэтому с такой радостью председательша искала тележурналистов. Чтоб показать и заснять, какая она крутая — всё на участке хорошо! А это серьезная заявка на премию!

— Ну, вот, вам еще раз все объяснили — обратилась она ко мне. — Будем вас удалять!
— Я без решения не уйду!
— Сейчас напишем!

Пока через интернет пробивали, чято же мы за агентство такое, председательша ходила, волновалась и говорила кому-то – А вдруг в сумке бомба? Я ведь не знаю! А вдруг они теракт готовят?

Я вспомнила «А если бы он нёс патроны?» — и удержалась от смеха.

Решение написали, проголосовали. Все — за мое удаление! Кто бы сомневался! Я взяла бумагу, показала ее полицейской.

Я переместилась на УИК №47, а мой главный редактор пошел разбираться на УИК №45. Там он написал жалобу на действия Ниловой Татьяны Дмитриевны, председателя УИК №45.

На УИК №47 меня приняли хорошо, напоили чаем, предложив снять стресс, зарегистрировали.
Пришел дежурный участковый из «группы разбора» Степанчук Николай Федорович и взял у меня объяснение, потом я написала заявление об административном правонарушении на действия Ниловой. На это ушло где-то часа два.

На моём УИК №47 были КОИБы, поэтому фальсифицировать было сложно. Явка была низкая. Кто-то из наблюдателей сказал, что прибыл новый — представитель ЦИК.

Всё шло тихо, мирно. А в 19:30 председатель Карина Акоповна сказала, чтоб в 19.55 я покинула участок, потому что по ее мнению и по требованию ТИКа (!) никаких корреспондентов во время процедуры подсчёта быть не должно.

Опять главный редактор стал отстаивать мои права. В результате его удалили. Я дозвонилась до Горячей линии Мособлизбиркома, мне ответила Пушка Юлия Анатольевна, пообещала разобраться. Не знаю, что там было, но я осталась на подсчёт.

Это я вам доложу — было зрелище!

Я постоянно вспоминала Андрея Юрьевича Бузина, с которым мы неоднократно общались на тему процедуры подсчета голосов и говорили о том, что эту процедуру не только почти никто не знает, путает очередность действий, но — складывается впечатление — и не хочет знать! Вот бы Бузин это увидел — не выдержал бы человек!

Долго спорили, как гасить бюллетени — какой угол отрезать. В конце концов нашли «в компьютере», который стоял в соседней комнате, видимо, вышли в интернет. Эта вторая комната была постоянно открыта и туда ходили все, кому не лень. Иногда дверь закрывали, чтоб я не слышала определённых разговоров.

Почему-то три (!) раза пересчитывали погашенные бюллетени.

Время от времени Карина Акоповна кричала секретарю — иди смотри дальше, что делать. Та шла в эту открытую комнату и сообщала, что дальше. Со списками стали работать только после погашения и подсчета бюллетеней. Карина Акоповна всё время приговаривала «Мы никуда не спешим». Реплики были явно адресованы мне. Я тоже никуда не спешила и с интересом смотрела за действиями членов комиссии и других присутствующих.

Когда загрузили все бюллетени в КОИБ, он «голосом» выдал результат и сообщил о дальнейших действиях. Это действие комиссия была не готова совершить, а КОИБ все время напоминал, чем, видимо, вызывал раздражение. В конце концов председатель попросила его заклеить скочем, чтоб не орал. Заклеили, но КОИБ был упорен и звук его все равно доносился из-под восьми слоёв скоча.

Как назло, контрольные цифры не сходились.

Тем временем один из наблюдателей стал складывать кабины для голосования, снимать шторы, наглядную информацию. Молодые наблюдатели девушки-студентки ушли сразу после 20 часов и звали его с собой, но юноша отказался, сославшись на то, что он работает! Наблюдатель! А студентки, прежде чем уйти, спросили разрешения у (!) председателя, и она ответила, что не знает, какие у них отношения с работодателем! Именно — работодателем!

Одна из членов комиссии с правом то ли совещательного, то ли решающего голоса – но не это важно – подошла к члену комиссии и обратилась к ней – Мама!

В УИК №47 все были знакомы, и были объединены какими-то своими устоявшимися отношениями. Рядом со мной сидела наблюдатель зрелого возраста и несколько раз просила выйти членов комиссии из другой комнаты, куда они переместились. Она хотела сказать что-то важное и уйти. После нескольких просьб члены комиссии вышли.

— Вот , хочу сказать при всех, — сказала наблюдатель и повернулась ко мне.
— Вы сначала мне так понравились, вы такая женщина! И парфюм у вас хороший (все засмеялись). Но вы делаете плохое, чёрное дело. Я понимаю, вам платят огромные деньги, огромные деньги – повторила она – но вы занимаетесь грязным делом! Вот – скоро День победы — почему вы не напишете про ветеранов?
— А почему думаете, что мы о них не пишем? Но она не слушала. Ей важно было выступить публично.
— У меня папа дошел до Берлина – сказала она – и заплакала!
— Меняйте работу! Меняйте работу! (Показывая на меня)
— Вы ещё можете принести добро!

Комиссия аплодировала. Полицейский Соловьёв обнял бабушку за плечи. Была очень трогательная сцена. Я по образованию – режиссёр, и по достоинству оценила самодеятельный мини-спектакль! Пережато, конечно, как в любой самоделке, но – состоялось же!

После «спектакля» мне сообщили, что не выдадут копию протокола, потому что по их избирательному закону – «не положено журналистам». Все мои ссылки на нормы права были проигнорированы. Тогда я напрямую обратилась к лейтенанту полиции Соловьёву Александру Евгеньевичу, сотруднику ОВД Реутов с устным обращением о том, что нарушаются мои права и сказала какие конкретно. Лицо Соловьёва изменилось. Он, почему-то перестал надо мной подхихикивать, и впал в ступор. Не ответил ничего. Может, он и не знает, что существует форма устного обращения? А в ОВД Реутово, интересно, – знают?

Тем временем члены комиссии, наблюдатели, полицейские постоянно ходили по комнатам, несколько раз выходили курить из помещения (благо было 2 двери с выходом на улицу) — в общем, активно барражировали туда-сюда, создавая видимость активной деятельности.

В коридоре меня ждал Краюхин. К нему вышла Карина Акоповна, и он долго ей объяснял, что мне обязаны выдать протокол. У него был лист с правами журналиста во время выборов, там всё было написано. Председатель принесла лист и попросила зама проверить, — есть ли эти нормы права. Если есть, то мне выдадут протокол. Долго искали в компьютере – оказалось — ЕСТЬ! Изготовили и отдали копию.

Когда я вырвалась из УИК№47, меня ждал Дмитрий Краюхин.

Я чуть не упала.

Когда мы встретились с коллегами, не могли спать, все рассказывали почти одно и то же – всех поразил глубокий провинциализм и отсталость этого места. Даже в глухих районах наших областей не встречается такая степень дикости.

Из этих выборов я поняла, что существует два вида избирательного законодательства – для нас и для УИКов и ТИКов Московской области. И они не совпадают!

Наблюдатели, журналисты, члены комиссии с правом решающего и совещательного голосов, составы УИКов, ТИКов и т. д. — все из одной конторы, специально обученные люди, которые знают, как подтверждать, что выборы удались на славу! Выборы сами для себя и проводят. А отчитываются, что провели как будто для горожан. И они верят, что выборы должны проходить именно так! Другого они просто – НЕ знают!

Бандитизм как неотъемлемый элемент выборов в Балашихе. В день выборов стало известно о нескольких нападениях на наблюдателей, жестоких избиениях, сломанных ребрах и т. д. Позже стало известно, что одному наблюдателю удалили селезёнку (!)

И самый главный вывод – такое впечатление, что кто-то из нас – точно марсиане. Мы не принадлежим к этой группе ни по национальности, ни по интересам, ни по ценностям – никак. Это – ИНЫЕ. Вспоминаются Стругацкие – «Гадкие лебеди». О какой уж нации здесь говорить. Нет её. И язык здесь не объединяет. Одни и те же слова обозначают абсолютно разные явления, действия и понятия. Слова похожи – смысл другой.

Если грядет всеобщая Балашиха – стране конец!

Я люблю свою страну. Я не хочу, чтоб в ней правили «зомби из Балашихи».

Текст: Вероника Каткова.